ВЛАДИМИР МИРЗОЕВ НАРИСОВАЛ ПОРТРЕТ НОВОГО ПОКОЛЕНИЯ

"Известия", Елена Губайдулина
24 сентября 2012

Театр на Таганке выпустил «На всякого мудреца довольно простоты». Более точного «попадания» классической пьесы представить трудно. Власть денег, умение льстить и подличать во имя желанной цели, мракобесие и косность, осмеянные Островским почти полтораста лет назад, будто подсмотрены вчера.

Поэтому и переодевания важных господ в депутатов современной Госдумы выглядит на редкость органично, а вскользь проброшенные упоминания Владимира Владимировича с Дмитрием Анатольевичем да негромкие замечания о безобидности мелких реформ, вроде перехода на зимнее время, звучат естественным продолжением речей персонажей драматурга.

Сцены в доме ханжи Турусиной, собравшей на странное богомолье юродивых и странниц, смотрятся мощной карикатурой на заполошных религиозных фанатов, а в степенных рассуждениях Крутицкого и «ценных» советах Мамаева слышны отголоски пустопорожних теледебатов.

Постановщик Владимир Мирзоев, активный оппозиционер действующей власти, не преминул воспользоваться подобными аллюзиями. В роли лихого карьериста Глумова режиссер увидел меткий портрет нового поколения. А яркая игра молодого Филиппа Котова уверенно поставила этот портрет в центр галереи колоритных персонажей.

Все время кажется, что этот Глумов куда-то летит. Видимо, от непоколебимой веры в успех вырастают крылья. Энергия хлещет через край — то он носится по сцене с чемоданами и лейками, то припрыгивает, то взмывает ввысь в буквальном смысле слова, продвигаясь по ступенькам, выступающим из бетонной стены (один из элементов лаконичной сценографии Аллы Коженковой).

Свидание с элегантной красавицей Мамаевой — настоящий балет, в котором хореограф Соня Рошаль-Федорова соединила приемы свободного танца и гимнастики ушу. Отповедь мерзкому журналюге Голутвину, ехидно сыгранному Сергеем Ушаковым, — сплошное нервное кружение. Энергия прорывается даже там, где по ходу пьесы необходима статика.

Стоя навытяжку перед Крутицким, Глумов едва сдерживает смешок над раздувшимся от важности стариком-благодетелем. Старейшина Таганки Феликс Антипов показывает Крутицкого сочно и не без иронии. Говорит гулким басом, со степенной расстановкой, а вспомнив горячую молодость в Бессарабии, вдруг застывает, надолго уставившись в одну точку. Будто умер. А неуемному живчику Глумову только того и надо.

Герой Филиппа Котова — не просто виртуоз интриги, разворачивающий действие в свою пользу. Его Глумов входит в жизнь свободно и смело, захватывая блага, сметая преграды, отправляя Крутицких и Мамаевых в безнадежное «вчера». Его притворство сродни лицедейству, тяга к риску безудержна, а запутанные ситуации только разжигают азарт.

Досадная потеря «дневника подлостей», ставшего достоянием гласности, — не проигрыш, а еще один шаг наверх. Возвышаясь над суетящейся толпой, Глумов бросает желчное: «Без такого человека, как я, вам нельзя жить». Оно верно — мало ли сегодня на верхах всех уровней таких циничных и обаятельных нахалов.

Но если бы Островский послужил Мирзоеву только поводом для актуального высказывания, было бы слишком «в лоб». К счастью, режиссер радует и другим. Например, возможностью погружения в театральную фантастику. В реалистичность происходящего легче верится, когда действительность то и дело опрокидывается в сон.

Там правит бал королева Мамаева Ирины Линдт, обольстительная, как кино-дива, и хищная, как пантера. Гадалка Манефа раздувает лохмотья-крылья, зычно пропевая «Не будь корыстолюбив!» (Любовь Селютина — еще одна старейшина Таганки, играет настоящую ведьму). Статная красавица-мамаша Глумова (Маргарита Радциг) оборачивается ветхой старушкой, и ложечка, подобострастно звенящая в ее чашке, никак не может успокоиться. Вдохновенно камлает при свечах солидная Турусина (Александра Колпикова), а ее юркая племянница Машенька (Юлия Стожарова) в своих девичьих желаниях переходит все допустимые пределы.

Кроме того, волшебно мерцает свет, летают стружки и бумажные клочья. И бесстрастно высится над этой кутерьмой огромный деревянный истукан, всем своим видом напоминая, что в жизни, в сущности, все относительно: от дерзкого порыва Глумова до неподвижности Крутицкого — один шаг.

izvestia.ru/news/535950