«ВСЕ МОИ ДУРНЫЕ ЧЕРТЫ СГЛАЖИВАЛИСЬ МУДРОСТЬЮ ЗОЛОТУХИНА»
"Труд"
февраль 2014
У нее нежная улыбка и грустные глаза. А мальчик рядом, уплетающий фисташковое мороженое, чем-то неуловимо напоминает Валерия Золотухина.
И неудивительно – это его девятилетний сын Ваня, чья мама, Ирина Линдт, – невенчанная жена артиста. Ирина не впала в депрессию после смерти гражданского мужа и сейчас пытается строить жизнь сама, без крепкого мужского плеча. И знаете, получается.
Все лето мы с Ваней провели в Одессе. Там снимался сериал для НТВ «Курортная полиция». Он сейчас озвучивается.
– Кого вы играли?
– Начальника курортной полиции, подполковника Ирину Петровну Самойленко. Работа была интенсивной, сериал, думаю, выйдет на экраны к весне.
– Ирина, а что в театре?
– На Таганке играю Шарлотту Корде в спектакле «Марат и маркиз де Сад». В «Гедде Габлер» – Гедду. В «Двенадцатой ночи» по Шекспиру – Виолу, Цезарио и Себастьяна. В спектакле Мирзоева «На всякого мудреца довольно простоты» – Клеопатру Львовну Мамаеву. В Театре Луны у меня два спектакля.
– Ваня тоже играет с вами?
– На сцену он начал с нами выходить с трех лет. Я вела детскую студию в Театре Луны, и он там играл, пел. В спектакле-сказке Кати Матюшкиной «Веники еловые, или Приключения Вани в сарафане» уже в четыре года сыграл главную роль. Но в музыкальную школу мы его не отдали – и так слишком велика нагрузка для третьеклассника. Мы предпочли спорт. Ваня играет в футбол и хоккей, он очень подвижный. С гитарой начинает сам заниматься…
– Планы на будущее с ним пока не строите?
– Нет пока. Он запоминает хорошо, английский у него идет, по математике хорошо соображает. Но чем легче предмет, тем он больше тупит. Сложные задачи со звездочкой его любимые, он их – раз-раз… А легкие не понимает. Зато на конкурсе чтецов первые места занимает. Есть у него темперамент, в этом смысле природа на нем не отдохнула… Проблем пока нет ощутимых.
– В какой школе он учится?
– В самой обычной. Она не специальная, но там дают неплохое образование в начальной школе. И условия хорошие. Кстати, в этой же школе учатся шесть детей Дениса (сына Золотухина от брака с Ниной Шацкой. – «Труд»).
– А зачем вы взялись за детскую студию? Ведь работы и так хватает – вы востребованная актриса.
– Мне это предложил Сергей Проханов, у которого давно действует детская студия при театре. Мне стало любопытно, и я решила попробовать. И открыла для себя совершенно удивительный мир огромных возможностей. Именно после этого загорелась идеей создать свое. Ведь когда работаешь в другом театре, ты вынужден подстраиваться под его ритм, ты скован. Любая живая система, помещенная в строгие рамки, неизбежно деградирует. Вот почему мы с Валерием Сергеевичем полтора года назад открыли детский театральный центр «Премьера». Но только на бумаге. Начали уже переписку с городскими властями по поводу помещения, но ничего не успели, к сожалению. Теперь пытаюсь как-то сама. Столько идей потрясающих! И уже есть команда, есть люди, готовые давать на спектакли деньги. Было бы куда…
– Театр на Таганке последнее время все чаще мелькает в каких-то скандальных новостях…
– Я не участвую в скандальных акциях, мне они глубоко неприятны. Хотя и переживаю – все-таки 20 лет в этом театре работаю. Но мне проще, у меня много другой работы: мюзикл, съемки. А актерам, у которых только один театр, гораздо сложнее все переносить. Тут, на мой взгляд, странная ситуация, которую легко разрешить. Департаменту культуры надо назначить руководителя и дать ему все полномочия. Ведь если артисты сами будут выбирать руководителя и решать, что ставить, – это же абсурд! Но я в это не влезаю. Моя позиция: надо делать свое дело и не тратить жизнь на подобные акции. И большинство артистов у нас думают так же.
– Не сочтите за бестактность, но не могу не спросить о ваших отношениях с Золотухиным. Насколько вас изменила встреча с ним?
– Это был уникальный человек. Для меня он был прежде всего человеком и уже потом – артистом. Меня не интересовали его профессиональные качества, ведь когда работаешь рядом каждый день, их просто перестаешь замечать. Поэтому я как бы затормозила, у меня внутри все будто остановилось. Когда приходит любовь, человек обо всем забывает. У меня всегда характер был пробивной, амбициозный, а тут все как-то затихло. И все мои дурные черты характера настолько сглаживались его мудростью, его бесконечной добротой, его умением выходить интеллигентно и деликатно из любой ситуации, что я просто училась этим уникальным качествам, которые свойственны далеко не всем людям.
– Он занимался Ваней?
– Он его не воспитывал. Он с ним играл, а это лучше любого воспитания. Он приходил – они читали, играли в шахматы…
– Он пел дома?
– Ну, еще дома петь! Дома мы связки бережем, дома отдыхать надо. А меня иногда просил чего-нибудь под гитарку…
– Вы играли вместе на сцене?
– Да, конечно. Начиная с самого первого спектакля «Борис Годунов». Потом был «Марат и маркиз де Сад» – он играл маркиза де Сада. В «Медее» играли вместе. Вместе сделали спектакль в музее Высоцкого – «Моцарт и Сальери». Я играла Моцарта, он – Сальери. Ну и последняя его работа – «Король умирает». Я там играла его вторую жену…
– Его роль короля оказалось пророческой. Не было ли суеверного страха перед пьесой?
– Мне ужасно не хотелось играть этот спектакль. И коллегам не хотелось, меня просили его отговорить. Но ему безумно нравилась эта роль. Он не был суеверным. Но ситуация была тяжелая…
– Часто он ездил на Алтай?
– Очень часто, храм построил. Театр там не достроил – театр теперь носит его имя. Играл там много. И часто говорил, чтобы его похоронили в Быстром Истоке.
– Ирина, как вы считаете, его уход – это результат колоссальной перегрузки?
– Сейчас можно все предполагать. Последнее время я все реже его видела. Он жил в самолетах, поездах. Приходил уставший, хотелось его сразу помыть, накормить и спать уложить. А отговорить от этого ритма было нельзя. Я предлагала: давай на неделю все отменим, поедем вместе на море, пройдешь курс массажа, полежишь на солнышке… Для него это все было непонятно.
– Он не умел отдыхать?
– Вообще! У него паника начиналась, если он сидит и ничего не происходит. Ему надо было или книжку схватить, или в тетради начинать писать. Просто отдыхать не ездил никогда. Только концерты: приехали, поработали, день отдохнули – и все. А чтобы взять тур и уехать – такого не было никогда. Он считал, что отец в семье – это добытчик.
– Кстати, о тетрадках. Какова судьба дневников Золотухина?
– Мы – трое его наследников: Ваня, Денис, Тамара – решили пока их не печатать. Ни в коем случае. Слава богу, что мы пока в этом сходимся единодушно. Валерий Сергеевич был человеком очень откровенным и писал про все, что с ним происходит, не желая никого обидеть или причинить кому-то зло. Если кто-то ему делал нехорошее, он это записывал. И сейчас это все вылить наружу… Что он считал нужным, он уже напечатал. А про эти записи сам говорил: не хочу. Но если это действительно ценно и интересно, то и через 50 лет будет интересно. Мне кажется, это правильно.
– Он много писал?
– Каждое утро. И всегда рукой. Молитва, зарядка, холодная вода с лимоном. Потом стоял на голове и садился за свои тетрадки.
– Он выглядел таким крепким…
– Знаете, когда его обследовали, врачи чуть не плакали: все в норме – давление, сердце, анализы… С таким организмом до ста лет жить да жить! Последний месяц, когда был в коме, он жил за счет сердца: оно все билось и билось. Очень сильное сердце. Он почти не болел, жил по режиму, лечился народными средствами. Считал: если ты болен – значит, профнепригоден.
Наталья БОБРОВА
www.trud.ru/article/05-02-2014/1307079_irina_lindt_vse_moi_durnye_cherty_sglazhivalis_mudrostju_zolotuxina.html
|
